за «Акт 30 июня» перед гитлеровцами. В архивном деле их аж два: на немецком и на украинском языках. Там и здесь проведена правка рукою самого Стецько. В документе особо впечатляет то, что, хоть автор и пишет, что «изучал право и философию во Львове, а короткое время и в Кракове», а затем в ОУН был «идеологически-политическим ляйтером (руководителем)» и «политляйтером и редактором», текст выглядит примитивно-убого. Кажется, что этот «жизнеописание» писал малограмотный человек с бедным литературным багажом и скудным словарным запасом.

Сначала Стецько вкратце дает свои биографические данные – от гимназических лет до времени написания данного «жизнеописания». В автобиографии он старается выделить моменты своего «революционного» бытия с явным намерением понравиться читателям-гитлеровцам. Например: «…Сидел более двух месяцев в тюрьме в связи с покушение на советского консула во Львове…» Здесь он беззастенчиво привирает, так как во Львове в октябре 1933 года было совершено убийство не консула СССР, а секретаря советского консульства А. Майлова.

«В июне 1934 года был вновь арестован накануне убийства министра Перацкого… осужден на 5 лет исправительной тюрьмы, как политляйтер и редактор в КЭ (Краевой Экзекутивы, Службе Безопасности (СБ) – В.М.) ОУН. На основе амнистии, принятой под напором публичного украинского общественного мнения, отбывал я, как и друзья, осужденные тогда, лишь два и полгода тюрьмы». (Имеется в виду убийство ОУНовскими террористами министра внутренних дел Польши Бронислава Перацкого летом 1934 года в Варшаве – В.М.). «После выхода из тюрьмы в декабре 1936 года я фактически исполнял обязанности краевого руководителя ОУН до августа 1937 года. В августе по приказу Евгения Коновальца я выехал в Германию, в Вену, где редактировал подготовленную политическую программу II сбора ОУН… …С лета 1939 года я находился в Италии, в Генуе и в Риме, занимаясь там внешнеполитической деятельностью, публикуя националистическую прессу на итальянском языке и налаживая сотрудничество с итальянским нацистским руководством. Кроме того, редактировал идеологически-политический орган „Идея и форма“. В августе 1940 года приехал в Германию, где… отрабатывал политическую проблематику ОУН… …По поручению руководителя ОУН под покровительством Правления я занялся организационной работой сбора, и стал шефом штаба Правления ОУН, ведя одновременно политическую референтуру Правления… (Имеется в виду II сбор ОУН-бандеровцев в апреле 1941 года, где Стецько стал первым заместителем Бандеры – В.М.) …Когда немецкое войско вошло во Львов, прибыл туда, где, как описал в отдельном письме под заголовком „Ерклерунг“ от 15 июля 1941 года, я провозгласил восстановление Украинского Государства и принял поручения вождя Степана Бандеры стать главным в правительстве во Львове… …Правительство приступило к практической работе, организуя хозяйство, администрацию, милицию и т.д., готовясь к тому, чтобы настроить тесное сотрудничество с немецким военным руководством, и к возможности оказания ему помощи при каждом обращении… …За правительством стояло множество украинских граждан под руководством Митрополита и епископов обеих вероисповеданий. Митрополит Шептицкий издал пастырское письмо, в котором признал Правительство и воззвал гражданство к подчинению ему».

Далее Стецько жаловался: «08.07.1941 года около девяти часов вечера рядом с улицей Войциха, 9 (ныне улица Довбуша – В.М.), на меня был произведено покушение, на авто, в котором ехал, неизвестным лицом, причем был ранен шофёр. Как подтвердило предварительное немецкое расследование, в связи с появлением польских антинемецких и антиукраинских листовок, покушение, вероятнее всего, исходило из польских кругов, за что определённые немецкие штелле (службы – В.М.) обещали соответствующие репрессивные меры в отношении поляков…»

Во второй и третьей частях «жизнеописания» Стецько достаточно определенно и откровенно раскрывает своё мировоззрение и политические намерения. Там он, в частности, отмечает: «Идеологию и программу Организации (т. е. ОУН-бандеровцев – В. М.) создал я. Они в целом враждебны марксизму, демократии и всякого рода классократичным идеологиям и программам. В политической плоскости стою на положении монопартийного и авторитарного устройства Украины; в социальной плоскости – национального солидаризма, что стоит близко к национал-социалистической (то есть нацистской – В.М.) программе, но зиждется на особенностях украинской земли… …Москва и жидовство – это самые большие враги Украины и носители разлагающих большевистских интернациональных идей… …Настаиваю на положении по уничтожению евреев, и целесообразности переноса на Украину немецких методов экстерминации (уничтожения – В.М.) еврейства… (и здесь же дописано рукою Стецько: „исключить ассимиляцию и т.д.“ – В.М.); …Я считаю, что в настоящей мировой войне решается судьба Украины на долгие времена, и понимаю, что только через победу Германии появляется возможность восстановления Суверенного и Объединённого Украинского государства… …Историческая судьба и геополитическая действительность определили путь Украины… (Здесь же дописано: „и Германии“. – В.М.) …Та же хозяйственная структура Украины диктует ей сотрудничество с Германией. Понимая то, что мы побеждаем или терпим поражение вместе с Германией, которая сейчас исходит кровью, как и украинский народ, на широких степях Украины за общее дело, мы стоим на положении полной хозяйственной поддержки, какая только будет необходима для Германии, всеми возможными мерами со стороны Украины, потому что здесь речь идет об общих успехах или неудачах. Тем более, что те огромные жертвы, которые несёт немецкая армия в борьбе с Москвой, как мы понимаем, должны получить рекомпензату (возврат, компенсацию – В.М.) для немецкого народа. Суверенное Объединённое Украинское государство эту рекомпензату даст, она обязана её дать…»

…Здесь Стецько и ставит, как он выражается, «штанд-пункт» в своем «жизнеописании».

Каким был «Акт 30 июня 1941 года»?

«Однако, картина улыбающихся украинок, в национальных костюмах встречающих немцев традиционным хлебом и солью, является чрезвычайно преувеличенной. Этот стереотип довольно эффективно продвигался во время „холодной войны“ в качестве доказательства того, что американская „психологическая война“ против советского населения принесет колоссальные дивиденды». Krawchenko, Bohdan. Soviet Ukraine under Nazi Occupation, 1941—45. – In: Ukraine during World War II. History and its Aftermath. A symposium. Edmonton: Canadian Institute of Ukrainian Studies, 1986, p. 16—17

Вопрос этот сложен не по своей сути, а потому, что на него существовало и существует до сих пор множество противоречивых, а, зачастую, и полярно противоположных, ответов. Здесь мною не ставится задача выразить свою точку зрения, свою позицию в трактовке события или явление в собственном мировоззренческом видении. Ставится, прежде всего, задача ответить документально, как говорят, первоисточниками, или свидетельствами непосредственных участников, современников событий и явлений, создателей происходивших тогда процессов. Во-вторых, необходимо пригласить ответить на этот вопрос многих авторов – историков, политологов, литераторов, аналогично или противоречиво трактующих взгляды и действия инициаторов этих событий, процессов и явлений. Читатели же, я думаю, на основе предыдущих материалов уже составили свое мнение об этом документе – «Акте 30 июня 1941 года».

Однако, обратимся ещё к довольно своеобразной характеристике и оценке «Акта 30 июня», представленной Иваном Кедриным (Рудницким) в его статье «Почему я вспомнил об «Акте 30 июня «», напечатанной в зарубежной газете «Новый путь» в декабре 1982 года.

Иван Кедрин (псевдоним Ивана Рудницкого) (1896—1995). Известный в Галичине долгое время в 20-30-е годы и в среде украинской эмиграции журналист и политический деятель, литератор и политолог. В 20-30-х годах был соредактором газеты «Дело», органа партии Украинского национально-демократического объединения (УНДО), которая в националистическом движении Западной Украины (особенно Галичины) стояла на левоцентристских позициях. Эту позицию занимал и Иван Кедрин, который не изменил ей и в послевоенные, уже эмигрантские, годы жизни.

И. Кедрин, характеризуя и оценивая «Акт» не отторгает его категорически, не воспринимает его абсолютно, как это делали и делают его создатели, последователи и апологеты, а дает собственную своеобразную оценку. Прежде всего, он отметил двойственность этого события, его политическую двусторонность: оно было «событием положительным», потому что «показало живучесть идеи украинской государственности», а вместе с тем, в нём «есть серьёзные идеи».

Мы уже указывали на то, что «Акт» имел три различных довольно противоречивых текста. Этот факт Кедрин называет «досадным моментом» всего «Акта 30 июня». И вот почему: «…напрашиваются сравнения со всеми другими… актами государственного самоопределения Украины: ни в одном из них не было упоминания о любой иностранной военной силе, с которой украинская вооруженная сила может сотрудничать и „творить новый лад“. Сотрудничество с центральными государствами (т.е. с кайзеровской Германией и Австро-венгерской монархией – В.М.) после Брестского мира опиралось,